В этом кое-что есть

Местные жители поведали миссионеру множество историй. Например, они предупредили его о доме из жёлтого тростника, скреплённом чёрными нитями греха: любой, кто касался этого дома, немедленно становился добычей Акаанги, и передавался румяной Миру, и одурманивался напитком мёртвых, и поджаривался в печи, и поедался пожирателями мёртвых.
— В этом нет ни слова правды, — сказал миссионер.
Был на том острове залив, прямо-таки прекрасный с виду залив; но, по словам местных жителей, купаться там было смертельно опасно.
— В этом нет ни слова правды, — сказал миссионер; и он пришёл в залив и стал там купаться.
Тут его подхватил водоворот и унёс к рифу. «Ого! — подумал миссионер, — кажется, кое-что в этом всё-таки есть». И он стал грести сильнее, но водоворот уносил его.
— Меня этот водоворот не одолеет, — сказал миссионер.
И как только он это произнёс, то увидел дом, поднятый на сваях над уровнем моря. Он был построен из жёлтого тростника, тростинки соединялись друг с другом чёрными нитями греха; к двери вела лестница, и вокруг дома висели тыквы. Он ни разу не видел ни такого дома, ни таких тыкв; и водоворот принёс человека к лестнице.
— Это любопытно, — сказал миссионер, — но в этом ничего особенного нет.
И он ухватился за нижнюю ступень лестницы и поднялся наверх. Это был прекрасный дом. Внутри не оказалось ни души, и когда миссионер оглянулся назад, он не увидел никакого острова, там были только морские волны.
— Странно вышло с островом, — сказал миссионер, — но чего мне бояться? Ибо со мной — истина.
И он решил прихватить с собой тыкву, поскольку он очень любил разные диковинки. Но стоило ему положить руку на тыкву, в тот же миг всё, что он видел, всё, что его окружало, лопнуло, как пузырь, и исчезло; и ночь сомкнулась над ним, и воды, и сети; и он лежал беспомощный, как пойманная рыба.
— Телу может показаться, что во всём этом кое-что есть, — сказал миссионер. — Но если эти истории истинны, удивляюсь, что же станется с моими истинами!
И тогда ночной мрак был развеян пламенем факела Акаанги; и уродливые руки начали ощупывать сети; и миссионера схватили двумя пальцами, и отнесли его, промокшего насквозь, сквозь ночь и тишину к печам Миру. И румяная Миру сидела у огня печей; и рядом сидели её четыре дочери и делали напиток мёртвых; и сидели там пришельцы с островов живых, мокрые и рыдающие.
Это было самое ужасное место, в которое когда-либо попадали люди. Но из всех, кто когда-либо оказывался там, миссионер был наиболее расстроен; и вдобавок ко всем прочим неприятностям, человек рядом с ним оказался новообращённым из его же паствы.
— Ага, — сказал новообращённый, — так и вы здесь оказались наравне со всеми? А как же с вашими историями?
— Кажется, — сказал миссионер, заливаясь слезами, — в них нет ни слова правды.
Но к тому времени напиток мёртвых был готов, и дочери Миру начали декламировать на древний мотив:
— Исчезли зелёные острова и яркое море, солнце, и луна, и сорок миллионов звёзд, и жизнь, и любовь, и надежда. Впредь больше ничего, только сидеть ночью и молчать, и глядеть, как пожирают ваших друзей; ибо жизнь — обман, и повязка сорвана с ваших глаз.
И когда пение закончилось, одна из дочерей вышла вперёд с миской в руках. Желание вкусить этого напитка родилось в груди миссионера. Он мечтал об этом, как пловец мечтает о земле, как жених мечтает о невесте; и он протянул руку, и взял кубок, и собирался выпить. Но затем он всё вспомнил и отодвинул сосуд.
— Пей! — пропела дочь Миру. — Нет напитка, подобного напитку мёртвых, и испить его один раз — награда за всю жизнь.
— Благодарю вас. Пахнет превосходно, — сказал миссионер. — Но я сам — человек с синей лентой; и хотя я знаю, что даже в нашей собственной конфессии имеются расхождения, я всегда придерживался мнения, что этот напиток следует запретить.
— Как?! — вскричал новообращённый. — И ты собираешься соблюдать табу в такое время? Ты же всегда был так настроен против запретов, когда был жив!
— Против запретов других людей, — сказал миссионер. — А не против моих собственных.
— Но все ваши слова — неправда, — сказал новообращённый.
— Похоже на то, — ответил миссионер, — и я не могу ничего с этим поделать. Но нет повода нарушать моё слово.
— Никогда ни о чём подобном не слыхала! — воскликнула дочь Миру. — Скажи, чего же ты хочешь добиться?
— Не в том дело, — сказал миссионер. — Я требовал этого от других и не собираюсь нарушать слово сам.
Дочь Миру была озадачена; она пошла и рассказала всё матери, и Миру прогневалась; и они вмести пошли и рассказали всё Акаанге.
— Я не знаю, что с этим поделать, — сказал Акаанга; и он явился побеседовать с миссионером.
— Есть такие понятия, как правильно и неправильно, — сказал миссионер, — и ваши печи не могут этого изменить.
— Дайте напиток остальным, — сказал Акаанга дочерям Миру. — Я должен немедленно избавиться от этого морского законника, а то будет ещё хуже.
В следующее мгновение миссионер оказался среди морских волн, и прямо перед ним на берегу острова высились пальмовые деревья. Он с удовольствием подплыл к берегу и вышел на землю. У миссионера было немало поводов для размышлений.
— Я, кажется, ошибался в некоторых вопросах, — сказал он. — Возможно, здесь почти ничего и нет, как я и предполагал, но всё же кое-что в этом есть. Буду же довольствоваться этим.
И он зазвонил в колокольчик, оповещая о начале службы.