Истина

За высокими горами, за дремучим лесом жила царица Истина. Рассказами о ней был полон весь мир. Её не видел никто, но любили. О ней говорили пророки, о ней пели поэты. При мысли о ней кровь загоралась в жилах. Ею грезили во сне. Одним она являлась в грёзах в виде девушки с золотистыми волосами, ласковой, доброй и нежной. Другим грезилась чернокудрая красавица, страстная и грозная. Это зависело от песен поэтов. Одни пели:
— Видел ли ты, как в солнечный день, словно море, золотыми волнами ходит спелая нива? Таковы волосы царицы Истины. Расплавленным золотом льются они по обнажённым плечам и спине и касаются её ног. Как васильки в спелой пшенице горят её глаза. Встань тёмной ночью и дождись, как зарозовеет на востоке первое облачко, предвестник утра. Ты увидишь цвет её щёк. Как вечный цветок, цветёт и не отцветает улыбка на её коралловых устах. Всем и всегда улыбается Истина, которая живёт там, за высокими горами, за дремучим лесом.
Другие пели:
— Как тёмная ночь черны волны её благоухающих волос. Как молния блещут глаза. Бледно прекрасное лицо. Только избраннику улыбнётся она, черноокая, чернокудрая, грозная красавица, которая живёт там, за дремучим лесом, за высокими горами.
И юный витязь Хазир решил увидеть царицу Истину. Там, за крутыми горами, там, за чащей непроходимого леса — пели все песни — стоит дворец из небесной лазури, с колоннами из облаков. Счастлив смелый, которого не испугают высокие горы, кто пройдёт через дремучий лес. Счастлив он, когда достигнет лазурного дворца, усталый, измученный, и упадёт на ступени и споёт призывную песнь. Выйдет к нему обнажённая красавица. Аллах только раз видел такую красоту! Восторгом и счастьем наполнится сердце юноши. Чудные мысли закипят в его голове, чудные слова — на его устах. Лес расступится перед ним, горы склонят свои вершины и сравняются с землёй на его пути. Он вернётся в мир и расскажет о красоте царицы Истины. И, слушая его вдохновенную повесть об её красоте, все, сколько есть на свете людей, — все полюбят Истину. Её одну. Она одна будет царицей земли, и золотой век настанет в её царстве. Счастлив, счастлив тот, кто увидит её!
Хазир решил ехать и увидеть Истину.
Он заседлал арабского коня, белого, как молоко. Туго стянулся узорным поясом, обвешал себя дедовским оружием с золотой насечкой. И, поклонившись товарищам, женщинам и старым витязям, собравшимся полюбоваться на молодца, сказал:
— Пожелайте мне доброго пути! Я еду, чтобы увидеть царицу Истину и взглянуть в её очи. Вернусь и расскажу об её красоте.
Сказал, дал шпоры своему коню и поскакал. Вихрем нёсся конь по горам, крутился по тропинкам, по которым и козочке проскакать бы с трудом, распластавшись по воздуху, перелетал через пропасти. И через неделю, на усталом и измученном коне, Хазир подъезжал к опушке дремучего леса.
На опушке стояли кельи, а среди них жужжали на пчельнике золотые пчёлы. Тут жили мудрецы, удалившиеся от земли, и думали о небесном. Они звались — Первые стражи Истины.
Заслышав конский топот, они вышли из келий и с радостью приветствовали увешанного оружием юношу. Самый старый и почтенный из них сказал:
— Будь благословен каждый приход юноши к мудрецам! Небо благословляло тебя, когда ты седлал своего коня!
Хазир соскочил с седла, преклонил колена перед мудрым старцем и ответил:
— Мысли — седины ума. Приветствую седины твоих волос и твоего ума.
Старику понравился учтивый ответ, и он сказал:
— Небо уже благословило твоё намерение: ты благополучно прибыл к нам через горы. Разве ты правил на этих козьих тропинках? Архангел вёл под уздцы твою лошадь. Ангелы своими крыльями поддерживали твоего коня, когда он, распластавшись в воздухе, словно белый орёл, перелетал через бездонные пропасти. Какое доброе намерение привело тебя сюда?
Хазир отвечал:
— Я еду, чтоб увидеть царицу Истину. Весь мир полон песен о ней. Одни поют, что волосы её светлы, как золото пшеницы, другие — что черны, как ночь. Но все сходятся в одном: что царица прекрасна. Я хочу увидеть её, чтоб потом рассказать людям об её красоте. Пусть все, сколько есть людей на свете, полюбят её.
— Доброе намерение! Доброе намерение! — похвалил мудрец. — И ты не мог поступить лучше, как явившись зa этим к нам. Оставь твоего коня, войди в эту келью, и мы расскажем тебе всё про красоту царицы Истины. Твой конь пока отдохнёт, и, вернувшись в мир, ты сможешь рассказать людям всё про красоту царицы.
— А ты видел Истину? — воскликнул юноша, с завистью глядя на старика.
Мудрый старец улыбнулся и пожал плечами.
— Мы живём на опушке леса, а Истина живёт вон там, за дремучей чащей. Дорога туда трудна, опасна, почти невозможна. Да и зачем нам, мудрым, делать эту дорогу и предпринимать напрасные труды? Зачем нам идти смотреть Истину, когда мы и так знаем, какова она? Мы мудры, мы знаем. Пойдём, и я расскажу тебе о царице все подробности!
Но Хазир поклонился и вдел ногу в стремя:
— Благодарю тебя, мудрый старик! Но я сам хочу увидеть Истину. Своими глазами!
Он был уже на коне. Мудрец даже затрясся от негодования.
— Ни с места! — крикнул он. — Как? Что? Ты не веришь в мудрость? Ты не веришь в знание? Ты смеешь думать, что мы можем ошибаться? Смеешь не доверять нам, мудрецам! Мальчишка, щенок, молокосос!
Но Хазир взмахнул шёлковой плёткой.
— Прочь с дороги! Не то я оскорблю тебя плёткой, которой не оскорблял даже коня!
Мудрецы шарахнулись в стороны, и Хазир помчался на отдохнувшем коне.
Вдогонку ему раздавались напутствия мудрецов:
— Чтоб ты сгинул, негодяй! Пусть небо накажет тебя за дерзость! Помни, мальчишка, в час смерти: кто оскорбляет одного мудрого, оскорбляет весь мир! Чтоб тебе сломать шею, мерзавец!
Хазир мчался на своём коне. Лес становился всё гуще и выше. Кудрявые кустарники перешли в дубраву. Через день пути, в тенистой, прохладной дубраве, Хазир выехал к храму. Это была великолепная мечеть, какую редко сподобливался видеть кто из смертных. В ней жили дервиши, которые смиренно звали себя — Псами Истины. И которых звали другие — Верными стражами.
Когда молчаливая дубрава проснулась от топота коня — навстречу витязю вышли дервиши с верховным муллой во главе.
— Пусть будет благословен всякий, кто приходит к храму аллаха, — сказал мулла, — тот, кто приходит в юности, благословен на всю жизнь!
— Благословен! — подтвердили хором дервиши.
Хазир проворно соскочил с коня, глубоко поклонился мулле и дервишам.
— Молитесь за путника! — сказал он.
— Откуда и куда держишь путь? — спросил мулла.
— Еду для того, чтобы, вернувшись в мир, рассказать людям о красоте Истины.
И Хазир рассказал мулле и дервишам про свою встречу с мудрецами. Дервиши рассмеялись, когда он рассказал, как он должен был плёткой пригрозить мудрецам, и верховный мулла сказал:
— Не иначе, как сам аллах внушил тебе мысль поднять плётку! Ты хорошо сделал, что приехал к нам. Что могли сказать тебе мудрецы про Истину? То, до чего они дошли своим умом! Выдумки! А мы имеем все сведения о царице Истине, полученные прямо с неба. Мы расскажем тебе всё, что знаем, и ты будешь иметь сведения самые верные. Мы скажем тебе всё, что сказано о царице Истине в наших священных книгах.
Хазир поклонился и сказал:
— Благодарю тебя, отец. Но я поехал не для того, чтоб слушать чужие рассказы или читать, что пишется в священных книгах. Это я мог сделать и дома. Не стоило трудить ни себя, ни лошадь.
Мулла нахмурился слегка и сказал:
— Ну, ну! Не упрямься, мой мальчик! Ведь я знаю тебя давно. Я знал тебя, когда ещё жил в мире, когда ты был совсем маленьким, и часто держал тебя на коленях. Я ведь и отца твоего Гафиза знал, и деда твоего Аммелека тоже знал отлично. Славный человек был твой дед Аммелек. Он тоже думывал о царице Истине. У него в доме лежал коран. Но он даже и не раскрывал корана — он довольствовался тем, что ему рассказывали об Истине дервиши. Он знал, что в коране написано, должно быть, то же самое — ну, и довольно. К чему ж ещё читать книгу! Твой отец Гафиз тоже был очень хороший человек, но этот был помудрёнее. Как задумается, бывало, об Истине, возьмёт сам коран и прочтёт. Прочтёт и успокоится. Ну, а ты ещё дальше пошёл. Ишь ты какой. Тебе и книги мало. К нам порасспросить приехал. Молодец, хвалю, хвалю! Идём, готов рассказать тебе всё, что знаю. Готов!
Хазир улыбнулся:
— Отец мой пошёл дальше, чем дед. Я — дальше, чем отец. Значит, сын мой пойдёт ещё дальше, чем я? И сам, своими глазами захочет увидеть Истину? Не так ли надо думать?
Мулла вздохнул:
— Кто знает! Кто знает! Всё может быть! Человек не деревцо. Смотришь на побег — не знаешь, что вырастет: дуб, сосна или ясень.
Хазир сидел уж на коне.
— Ну, так вот что! — сказал он. — Зачем же оставлять сыну то, что могу сделать я сам?
И он тронул лошадь. Мулла схватил его за повод.
— Стой, нечестивец! Как же ты смеешь после всего, что я сказал, продолжать путь? А, неверная собака! Так ты смеешь, значит, не верить ни нам, ни корану!
Но Хазир дал шпоры своему коню. Конь взвился, и мулла отлетел в сторону. Одним прыжком Хазир был уже в чаще, а вслед ему неслись проклятия муллы, крики и вой дервишей.
— Будь проклят, нечестивец! Будь проклят, гнусный оскорбитель! Кого ты оскорбил, оскорбляя нас? Пусть раскалённые гвозди впиваются в копыта своей лошади при каждом её шаге! Ты едешь на гибель!
— Пусть разлезется твой живот! Пусть выползут, как гадины, как змеи, твои внутренности! — выли дервиши, катаясь по земле.
Хазир продолжал путь.
А путь становился всё труднее и труднее. Лес всё чаще — и чаща всё непроходимее. Пробираться приходилось уж шагом, да и то с большим трудом. Как вдруг раздался крик:
— Остановись!
И, взглянув вперёд, Хазир увидел воина, который стоял с натянутым луком, готовый спустить дрожащую стрелу с тугой тетивы. Хазир остановил коня.
— Кто такой? Куда едешь? Откуда? И зачем держишь путь? — спросил воин.
— А ты что за человек? — переспросил его в свою очередь Хазир. — И по какому праву спрашиваешь? И для какой надобности?
— А спрашиваю я по такому праву и для такой надобности, — отвечал воин, — что я воин великого падишаха. А приставлен я с товарищами и с начальниками для того, чтоб охранять священный лес. Понял? Ты находишься на заставе, которая называется «заставой Истины» — ибо она устроена для охраны царицы Истины!
Тогда Хазир рассказал воину, куда и зачем он едет. Услыхав, что витязь держит путь к лазурному дворцу Истины, воин позвал своих товарищей и предводителей.
— Ты хочешь узнать, какая такая на самом деле Истина? — сказал главный предводитель, любуясь дорогим оружием, славным конём и молодецкой посадкой Хазира. — Доброе намерение, юный витязь! Доброе намерение! Сходи же скорей с твоего коня, идём, я тебе всё расскажу. В законах великого падишаха всё написано, какая должна быть Истина, — и я тебе охотно прочту. Можешь потом вернуться и рассказывать.
— Благодарю тебя! — отвечал Хазир. — Но я отправился затем, чтобы видеть её своими глазами.
— Эге! — сказал предводитель. — Да мы, брат, не мудрецы тебе, не муллы и не дервиши! Мы разговаривать много не умеем. Слезай-ка с коня, живо, без разговоров!
И предводитель взялся за саблю. Воины тоже понаклонили копья. Конь испуганно насторожил уши, захрапел и попятился. Но Хазир вонзил ему шпоры в бока, пригнулся в луке и, засвистав над головой кривою саблей, крикнул:
— Прочь с дороги, кому жизнь ещё мила!
За ним только раздались крики и вой. Хазир уже летел сквозь густую чащу.
А вершины деревьев всё плотней и плотней смыкались над головой. Скоро стало так темно, что и днём царила в лесу ночь. Колючие кустарники плотной стеной преграждали дорогу. Обессилевший и измученный благородный конь уж терпеливо выносил удары плётки и, наконец, пал. Хазир пошёл пешком пробираться через лес. Колючий кустарник рвал и драл на нём одежду. Среди тьмы дремучего леса он слышал рёв и грохот водопадов, переплывал бурные реки и выбивался из сил в борьбе с лесными потоками, холодными, как лёд, бешеными, как звери. Не зная, когда кончался день, когда начиналась ночь, он брёл и, засыпая на мокрой и холодной земле, истерзанный и окровавленный, он слышал кругом в лесной чаще вой шакалов, гиен и рёв тигров.
Так неделю брёл он по лесу — и вдруг зашатался: ему показалось, что молния ослепила его. Прямо из тёмной, непроходимой чащи он вышел на поляну, залитую ослепительным солнечным светом. Сзади чёрной стеной стоял дремучий бор, а посреди поляны, покрытой цветами, стоял дворец, словно сделанный из небесной лазури. Ступени к нему сверкали, как сверкает снег на вершинах гор. Солнечный свет обвил лазурь и, как паутиной, одел её тонкими золотыми чёрточками дивных стихов из корана. Платье лохмотьями висело на Хазире. Только оружие с золотой насечкой было всё цело. Полуобнажённый, могучий, с бронзовым телом, увешанный оружием, — он был ещё красивее.
Хазир, шатаясь, дошёл до белоснежных ступеней и, как пелось в песнях, измученный и без сил упал на землю. Но роса, которая брильянтами покрывала благоухающие цветы, освежила его. Он поднялся, снова полный сил, он не чувствовал более боли от ссадин и ран, не чувствовал усталости ни в руках, ни в ногах. Хазир запел:
— Я пришёл к тебе чрез дремучий лес, чрез густую чащу, чрез высокие горы, чрез широкие реки. И в непроглядной тьме дремучего бора мне светло было, как днём. Сплетавшиеся верхушки деревьев казались мне ласковым небом, и звёзды горели для меня в их ветвях. Рёв водопадов казался мне журчаньем ручейков, и вой шакалов песнью звучал в моих ушах. В проклятиях врагов я слышал добрые голоса друзей, и острые кустарники казались мне мягким, нежным пухом. Ведь я думал о тебе! Я шёл к тебе! Выйди же, выйди, царица снов моей души!
И, услыхав тихий звук медленных шагов, Хазир даже зажмурился: он боялся, что ослепнет от вида чудной красавицы.
Он стоял с сильно бьющимся сердцем, и когда набрался смелости и открыл глаза — перед ним была голая старуха. Кожа её, коричневая и покрытая морщинами, висела складками. Седые волосы свалялись в космы. Глаза слезились. Сгорбленная, она едва держалась, опираясь на клюку.
Хазир с отвращением отшатнулся.
— Я — Истина! — сказала она.
И так как остолбеневший Хазир не мог пошевелить языком, она печально улыбнулась беззубым ртом и сказала:
— А ты думал найти красавицу? Да, я была такой! В первый день создания мира. Сам аллах только раз видел такую красоту! Но, ведь, с тех пор века веков промчались за веками. Я стара, как мир, я много страдала, а от этого не делаются прекраснее, мой витязь! Не делаются!
Хазир чувствовал, что он сходит с ума.
— О, эти песни про златокудрую, про чернокудрую красавицу! — простонал он. — Что я скажу теперь, когда вернусь? Все знают, что я ушёл, чтоб видеть красавицу! Все знают Хазира, — Хазир не вернётся живой, не исполнив своего слова! У меня спросят, — спросят: «Какие у неё кудри — золотые, как спелая пшеница, или тёмные, как ночь? Как васильки или как молнии горят её глаза?» А я! Я отвечу: «Её седые волосы, как свалявшиеся комья шерсти, её красные глаза слезятся»…
— Да, да, да! — прервала его Истина. — Ты скажешь всё это! Ты скажешь, что коричневая кожа складками висит на искривлённых костях, что глубоко провалился чёрный, беззубый рот! — И все с отвращением отвернутся от этой безобразной Истины. Никто уж больше никогда не будет любить меня! Грезить чудной красавицей! Ни в чьих жилах не загорится кровь при мысли обо мне. Весь мир — весь мир отвернётся от меня.
Хазир стоял перед нею, с безумным взглядом, схватившись за голову:
— Что ж мне сказать? Что ж мне сказать?
Истина упала перед ним на колени и, протягивая к нему руки, сказала умоляющим голосом:
— Солги!